Познакомимся с конкретными результатами применения сопряженной моторной методики, полученными А.Р.Лурия.
Следующая его работа, страницы которой мы окинем беглым взглядом, посвящена «экспериментальной диагностике скрываемых личностью содержаний сознания» применительно к целям следственной практики, а именно: проблеме обнаружения «объективным психологическим исследованием» причастности (непричастности) подозреваемого лица к расследуемому преступлению. Это – статья «Психология в определении следов преступления».
«Мы знаем, – начинает свое рассуждение Лурия, – что каждое сильное аффективное состояние сопровождается глубокими нарушениями функций в организме человека. Большим количеством экспериментальных исследований установлено, что при аффекте не только резко меняются дыхание, деятельность сердца, состояние сосудов и нарушается правильная координация движений, – но возникают и более глубокие нарушения жизнедеятельности организма: происходят сильные изменения в деятельности желудка и кишок, характерным образом меняется содержание адреналина, увеличивается содержание сахара в крови, наконец существенным образом нарушается нормальный электротонус человеческого тела. Короче говоря, аффект нарушает всю энергетику организма».
Установлено, продолжает Лурия, ссылаясь на различных психологов, в первую очередь, из школы Юнга, что аффект «прежде всего нарушает нормальное течение ассоциаций».
Далее А.Р.Лурия переходит к понятию аффективного следа:
«Стоит испытуемому вспомнить о каком-нибудь сильном пережитом аффекте, чтобы признаки, характерные для этого аффекта, вновь появились у него: при таком воспоминании меняются его кровообращение, дыхание, моторная деятельность, изменяются и более глубокие процессы, перечисленные выше». И далее: «При некоторых условиях для этого достаточно вспомнить лишь о чем-нибудь, связанном с аффектом, о какой-нибудь детали, которая сама по себе является безразличной и лишь входит в ситуацию, вызвавшую аффект. <…> иногда одно слово пробуждает в нас целую картину связанных с этим словом воспоминаний и заставляет нас переживать вновь пережитые когда-то чувства».
Указанные явления позволяют предположить возможность использования соответствующих психических механизмов для решения заявленной проблемы.
Действительно, совершение преступления сопряжено с аффектом и должно оставлять в психике преступника некоторые следы. «Трудно предположить, чтобы от этого аффекта преступления в психике совершившего его человека не осталось никаких следов. <…> Эти следы столь же ощутимы и объективны, как и любые следы внешней среды. Это – отнюдь не субъективные “душевные” изменения преступника, о которых его нужно расспрашивать; они сводятся к совершенно доступным для наблюдения и эксперимента внешним признакам, и нужно лишь уметь их вызвать».
Принцип различения причастных и непричастных к расследуемому событию испытуемых А.Р.Лурия видит в том, что аффективные следы будут проявляться у причастных и будут отсутствовать у непричастных.
Но здесь он делает важнейшее замечание: «Следует, однако, особое внимание обратить на то, чтобы не смешать причастного с непричастным, чтобы ошибкой не получить у непричастного испытуемого следы, которые были бы похожи на аффективные следы причастного. <…> Дело в том, что уже одного простого подозрения, высказанного при допросе или задержании, достаточно, чтобы вызвать сильный аффект у испытуемого, и при недостаточно осторожном подходе легко принять этот аффект у совершенно невиновного человека за признак виновности».
Говоря современным языком полиграфологов, А.Р.Лурия предостерегал от ошибок по типу «ложной тревоги», когда «ложноположительные» реакции на проверочные вопросы, обусловленные их «наведенностью» и тревожностью проверяемого, принимаются за истинные.
И А.Р.Лурия формулирует принцип избегания этого, так сказать, «обвинительного уклона»: «В преступлении же дело обстоит именно так, что отдельные его детали известны лишь лицу, совершившему преступление, и неизвестны» непричастному. «Если мы напомним сидящему перед нами испытуемому какую-либо деталь из знакомого нам по данным следствия преступления, то у причастного она вызовет условно связанный с ситуацией преступления аффект, для непричастного же останется совершенно безразличным, ничего не говорящим ему словом».
В этих словах сегодня мы видим отчетливо выраженную идею методики выявления скрываемой информации (Concealed Information Technique), а также и указание на необходимость (в терминах теории, которой посвящена эта книга) актуализации динамического личностного смысла в сознании проверяемого.
А.Р.Лурия отмечает роль присущего преступникам стремления скрыть свою причастность к расследуемому событию: «попытки скрывать даже увеличивают аффективные симптомы, делают их более резкими». Это объясняется возникновением т.н. вторичного аффекта: причастный проверяемый «тщательно оберегает старый аффект от выявления и тем оживляет его, делает его центром внимания, постоянно “бередит” прежнее переживание».
Принцип, на основании которого предлагается отличать преступников от непричастных к преступлению подозреваемых, таким образом, определен вполне четко. Какова же возможная технология реализации этого принципа?
Оглядываясь на опыт предшественников, Лурия указывает, что задачи экспериментальной диагностики причастности, т.е. вызов искомых аффективных следов и их объективная фиксация, решались в методе ассоциативного эксперимента, где испытуемый должен отвечать первым пришедшим ему (по ассоциации) в голову словом на предъявляемые ему слова-стимулы.
Некоторые стимулы провоцируют связанные с ними аффективные состояния, и «ассоциативный процесс сильно тормозится». При этом заторможенная ассоциация сопровождается «заметными признаками возбуждения, заминками, многословием, и самая ее форма нередко бывает более примитивной, чем обычно».
Подобрав подходящие стимулы и анализируя затем нарушение соответствующих ассоциаций, можно делать некоторые выводы о возможной причастности испытуемого к расследуемому событию примерно так, как это делал чапековский профессор Роусс.
А.Р.Лурия отмечает следующие недостатки метода ассоциативного эксперимента:
- не учитываются периферические (вегетативные) и моторные нарушения, сопровождающие ассоциации;
- учитывается только слово-реакция – результат ассоциативного процесса, – но не то, насколько «этот процесс является напряженным, аффективно-возбужденным»;
- не выявляется наличие в структуре ассоциативной реакции промежуточных (не озвучиваемых испытуемым) ассоциаций.
Лурия применяет для устранения этих недостатков свою сопряженную моторную методику. И тогда «каждое колебание испытуемого, столкновение различно направленных тенденций, возбуждение, задержка и вытеснение пришедшего в голову ответа, – короче, все процессы, недоступные для непосредственного наблюдения, – с достаточной резкостью отражаются именно на моторной сфере».
Лабораторный эксперимент, который призван продемонстрировать состоятельность подхода, заключался в следующем. Одному из нескольких испытуемых сообщалось содержание некоторого небольшого текста (рассказа) и давалась инструкция всеми силами скрывать свое знакомство с текстом. Экспериментатор, не знающий, кто из группы знаком с текстом, предъявлял каждому испытуемому слова-раздражители, часть из которых непосредственно относилась к содержанию рассказа (Лурия называет такие стимулы «критическими», в противоположность «индифферентным», т.е. не относящимся к тексту). Осведомленный о содержании текста испытуемый должен был быть выявлен на основании анализа характера и длительности ассоциативных реакций.
Эксперимент был проведен в нескольких группах и в большинстве случаев завершался успешно: осведомленный о содержании текста испытуемый демонстрировал в целом заметно больше нарушенных реакций, а реакции на критические стимулы у него были нарушены в подавляющем большинстве случаев. Лурия приводит типичную статистику эксперимента, которую мы отображаем в форме диаграммы:
В ряде случаев отмечались явления, изучению которых впоследствии будут посвящены другие эксперименты А.Р.Лурия и его сотрудников, и которые очень интересны для нас: реакции, сходные с реакциями на критические стимулы, наблюдались на некоторые стимулы, которые экспериментаторы вначале и не расценивали как критические. В одном из таких опытов в послетестовой беседе было выяснено, что у испытуемой подобный стимул вызвал ассоциацию с содержанием текста. Таким образом, отмечает А.Р.Лурия, «мы видим, что даже и не бывшие в прочитанной ситуации элементы, а лишь по смыслу близкие ей, возбуждают у испытуемой тенденцию ответа», сходного с критической реакцией. К ознакомлению с исследованием этих явлений мы перейдем в следующем параграфе.
Используя рассмотренную идею методики, исследователи во главе с А.Р.Лурия провели ряд экспериментов над реальными подозреваемыми и преступниками в московской губернской прокуратуре. Мы не будем воспроизводить здесь конкретные примеры, приводимые А.Р.Лурия, отсылая читателя к оригинальной работе. Выводы же А.Р.Лурия таковы:
«В большинстве случаев мы получаем у действительных преступников ряд объективных симптомов, отличающих их от непричастных к преступлению людей. Эти симптомы сводятся к тому, что реакции их на связанные с деталями преступления критические слова протекают обычно совсем иначе, чем реакции на индифферентные раздражители; они дают признаки довольно сильной задержки и довольно резкого периферического (моторного) возбуждения. При достаточно осторожной постановке опыта мы не наблюдаем этих следов у лиц, непричастных к данному преступлению; для преступника же скрыть эти следы и задержать симптомы оказывается часто делом почти невозможным».